Читаем без скачивания Александр Невский — национальный герой или предатель? - Наталия Пронина

Только, подчеркивает историк, неотложные дела на Западе (конкретно —противостояние с Генрихом IV) все же надолго отвлекли его от Византии, так и не позволив осуществить ее захват, хотя Григорий еще не раз порывался к этому. Например, Рим немедленно попытался воспользоваться обстановкой междуцарствия, когда после свержения императора Михаила Дуки Византию вновь охватила ожесточенная политическая борьба. Папа благословил на войну против итальянских владений империи уже известного читателю Роберта Гвискара и, кроме того, призвал католическое духовенство Южной Италии поддержать его наступление, обещая за это прощение всех грехов. Уже в 1081 году норманны вторглись на Балканский полуостров, захватили морскую крепость Диррахий (в Эпире, Албания) и проникли в глубь страны[41]. Причем жителей каждого из захваченных населенных пунктов норманны заставляли принимать католицизм.

«Но надо отметить, что новый византийский император Алексей I Комнин (1081–1118) как мог сопротивлялся этой агрессии. Он пустил в ход все средства —и оружие, и хитроумную византийскую дипломатию, — пишет историк. — В частности, император заручился поддержкой врага папы Генриха IV, и немецкие войска вступили в Италию. В это же время Византия использовала помощь Венецианской Республики, испытывавшей опасения за свою торговлю в Адриатике, поскольку ее пути то и дело перерезали норманны. Наконец, не обошлось и без подкупов среди самого норманнского войска, особенно в Италии. Из-за угрозы нападения немцев с тыла, Роберт Гвискар прекратил свой поход. После его смерти в 1085 году земли, захваченные норманнами на Балканах, острова и гавани на Адриатике были отвоеваны Византией с помощью венецианского флота. Правда, венецианцы потребовали большого вознаграждения: им были предоставлены огромные привилегии —беспошлинная торговля во всех городах Византии, свобода от контроля таможенных чиновников в греческих портах, и вдобавок к этому —жалованье венецианскому дожу от византийской казны»[42].

«Благочестивое» дело Григория VII суждено было с успехом продолжить его не менее известному преемнику —папе Урбану II (1042–1099), в миру —Одону де Лажери, французу по происхождению. «Умный, красноречивый, осторожный, он примирился с западными монархами, создал огромный авторитет папству и продолжал борьбу только с императором Генрихом IV. Именно папа Урбан II стал отцом-вдохновителем Первого крестового похода, после того как произнес на Клермонском церковном соборе 1095 года свою знаменитую речь, в которой призвал поддержать византийского императора Алексея I Комнина и освободить Константинополь»[43].

И снова, разумеется, как всегда было свойственно Римской церкви, в этом «предприятии» она учитывала не только духовный, но и материальный интерес. Ее беспокоил не столько вопрос о «защите христиан» от нападений «неверных», сколько покорение новой паствы, приобретение новых земель. Это было тем более существенно, что тогда Европа, пишет историк, буквально «кишела мелкими князьками, вассальными рыцарями, которые теряли почву под ногами ввиду усиления крупных феодалов, захватывавших их земельные владения. Бывшие ранее почти самостоятельными хозяевами, мелкие феодалы мечтали о возвращении утраченных владений, своей независимости и рады были добыть их, хотя бы и на далеком Востоке. Эти разорившиеся и терявшие свободу люди охотно откликнулись на зов папы римского идти воевать ради «спасения христианства» от ислама. За рыцарями готовы были потянуться и крестьяне, терпевшие от неимоверной эксплуатации, усугублявшейся к тому же бесконечными феодальными междоусобицами. Наконец, самое важное, крестоносцы, владевшие землей, отдавали свои «осиротевшие» имения «под опеку» церкви вплоть до «благополучного возвращения из похода», и эта «временная» отдача приобрела тем более широкий размах, что уходившие в поход феодалы в противном случае рисковали увидеть свои участки захваченными более крупными землевладельцами, остававшимися в Европе. Отдать церкви —означало при таких обстоятельствах защитить «осиротелую» землю от рук соперника с надеждой получить ее обратно при возвращении с войны. Таким образом, церковь за годы Крестовых походов накопила колоссальные земельные богатства, которые фактически остались в ее руках, так как крестоносцы редко возвращались благополучно обратно. Мало того, даже возвращавшиеся далеко не всегда могли вступить во владение своими участками, так как за время их отсутствия эти участки в качестве выморочных полностью переходили во владение церкви»[44].

Таковы, подчеркивает исследователь, были основные причины, вызвавшие Крестовые походы, главным организатором коих выступила Римская церковь. Возглавляя это «богоугодное движение«, папство рассчитывало еще раз воочию доказать, что политическое главенство и реальная власть над всей Западной Европой принадлежит именно римскому понтифику, а не германскому императору, с коим папы пребывали тогда в жесткой многолетней ссоре, и даже отлучили от церкви императора Генриха IV[45].

Непосредственным же толчком к организации Первого похода явилось следующее. В конце XI столетия одновременно с Малой Азией турки-сельджуки стали быстро завоевывать Сирию и Палестину. В 1071 году ими был захвачен Иерусалим, до этого находившийся под властью арабского халифата Фатимидов (окончательно сельджуки утвердились там к концу 70-х годов). В связи с этим историк С. Г. Лозинский пишет, что, пока Палестина оставалась во власти арабов, склонных к веротерпимости, с христианских пилигримов, отправлявшихся на поклонение Иерусалимским святыням, взималась только небольшая подать. Но как только в 1084 г. власть над Землей обетованной захватили турки-мусульмане, пробиваться к Гробу Господню европейцам стало значительно сложней, начались нападения и побоища. Дошло до того, что в порядке самозащиты богомольцы стали собираться в группы сотнями, а то и тысячами человек и появлялись у стен Иерусалима теперь уже только хорошо вооруженными отрядами. Вот этим и воспользовался в 1095 г. папа Урбан II, официально объявляя о созыве Первого крестового похода во имя освобождения Святой земли[46].

Вместе с тем здесь необходимо сказать, что другой исследователь, М. А. Заборов, высказывал по этому поводу несколько иное мнение. Так, он писал, что уже много веков после непосредственного начала крестоносного движения, западные хронисты «измыслили различные легенды о гонениях сельджуков на христиан в восточных странах, о поругании «язычниками» христианских святынь, преследованиях паломников, направлявшихся в Иерусалим. Историки последующих столетий подхватили эти легенды, разукрасили их всевозможными подробностями. В результате получилось так, что на протяжении девяти с лишним столетий многочисленные авторы «историй» Крестовых походов один за другим твердили, что именно сельджукское завоевание Ближнего Востока послужило причиной или, по крайней мере, непосредственной причиной «вооруженного паломничества» к Иерусалиму, предпринятого Западом с конца XI века: сельджуки-де создали угрозу для христианства, и это потребовало военного вмешательства благочестивых католиков, предводительствуемых папством. Подобные представления о причинах Крестовых походов распространены и поныне…»[47].

И с этим жестким замечанием трудно не согласиться. Ибо на протяжении предшествующего изложения внимательный читатель, думается, уже хорошо мог убедиться, что было главным в политике Римской церкви, какие широчайшие захватнически-экспансионистские замыслы ставила она перед собой, неизменно подчиняя этим замыслам каждый свой политический шаг. Так же случилось и с организацией Первого общекатолического крестового похода. Благочестивая идея «защиты христианства» от притеснений «неверных» во многом изначально была лишь фикцией, чисто внешним прикрытием потаенно-агрессивных целей Ватикана в отношении Византии и всего Ближнего Востока. Это подтверждают, указывает тот же автор, и новейшие исторические исследования. Завоевавшим Сирию и Палестину сельджукам (как и их предшественникам —арабам) вовсе не была свойственна фанатическая религиозная нетерпимость. Положение христианского населения, подпавшего под власть тюркских завоевателей, в религиозном отношении не изменилось к худшему. По отношению к иноверцам сельджуки проводили лояльную политику, установившуюся еще во времена арабского господства. Захваченная в 1084 году Антиохия оставалась резиденцией православного патриарха. Другому православному патриарху было разрешено жить в Иерусалиме. Никаких серьезных стеснений непосредственно в делах веры сельджуки не чинили. Касательно же западных паломников, то они по-прежнему могли беспрепятственно посещать Иерусалим, не подвергаясь оскорблениям со стороны сельджуков. С них только взимали определенную мзду за посещение Святого города. Но, однако, точно так же, указывает исследователь, и в Константинополе пилигримы должны были платить налог византийским властям. Следовательно, в этом тоже невозможно усматривать признак религиозной нетерпимости сельджуков. Таким образом, рассказы хронистов о «страданиях христиан» на Ближнем Востоке —«все в значительной мере досужие выдумки более поздних западных писателей. Они умышленно сеяли слухи о всякого рода злодеяниях сельджуков против христиан, делая это в чисто политических целях —для того, чтобы рассказами об угрозе христианским святыням со стороны «неверных» содействовать притоку новых контингентов с Запада»[48].